Альбус устало откинулся на спинку кресла, сцепив кончики пальцев в замок. Он задумчиво смотрел на пляшущий в камине огонь, и резвые языки пламени отражались в стёклах его очков-половинок. Пребывая в какой-то мрачной задумчивости, Дамблдор то и дело едва слышно бормотал Война близко. Великий чародей не реагировал на робкие приветствия членов Ордена Феникса, которые пребывали на собрание, только Фоукс, устроившийся на спинке кресла, приподнимал голову каждый раз, когда в просторную комнату входил очередной волшебник.
Кажется, вот все и собрались, но Альбус не спешил прерывать недоумённое молчание, по прежнему наблюдая за пляской огня в камине. Да, возможно, эта квартира и находилась в обычной маггловской высотке, однако внутри была далека от обычной. Большой зал был украшен многочисленными гобеленами, полукругом перед камином стояли мягкие кресла и диваны, неяркий свет десятков свечей с трудом разгонял полумрак зимнего вечера.
— Профессор Дамблдор?..
Старый волшебник недоумённо поднял голову, точно очнувшись от охватившего его оцепенения. Взгляд проницательных голубых глаз поочередно скользнул по лицам собравшихся орденцев, ненадолго задержался на Аласторе и, наконец, снова обратился к камину.
— Я бы рад был сказать, что мы собрались здесь дабы просто поделиться последними известными новостями. Хотя, безусловно, они есть. Итак, у меня для вас две новости: плохая и омерзительная, с какой начать? — мрачно пошутил Альбус, неохотно вставая с кресла. Подойдя к окну, он приоткрыл край портьер, выглянув в темноту Лондонского неба, снова задёрнул, прошёлся перед камином, стараясь этими движениями хоть как-то избавить себя от тяготившей тревоги.
— Никто не знает, что будет завтра. Никто не знает, сколько людей теперь не проснуться каждым следующим утром. Никто не знает, когда в ваши двери постучат... — Дамблдор оборвал себя на полуслове, устало проведя ладонью по своей бороде. Повернувшись лицом к сидящим волшебникам, Альбус с грустью оглядел их лица: молодые, сильные, целеустремлённые. Они готовы были сражаться и умирать за свободу: свою и чужую. Фактически, именно на это он и обрекал их.
— Вчера вечером я узнал действительно страшные вещи. Именно это заставило меня с такой срочностью собрать всех вас. Мне стала известна некоторая информация... непосредственно с собрания пожирателей. Информация, которая стоила жизни... — Дамблдор, посмотрев на Аластора, кивком головы указал тому на Доркас. — Держи её, — коротко бросил волшебник, не сводя сочувствующего взгляда с Медоуз. — Равенна Боас погибла.
Эта новость разорвала повисшую было в воздухе тишину. Альбус отвернулся, не желая видеть лица волшебницы, для которой этот удар был особенно сильным.
— Фабиан, будь добр, дай для Доркас успокоительное. Оно где-то там, — чародей махнул рукой в сторону стенного шкафа, за стеклянными дверцами которого хранилось множество скляночек с самыми разнообразными настойками. Именно их живительная сила порою ставила на ноги орденцев. Когда заклинания бессильны, в дело вмешивается куда более тонка наука...
— Лорд Волан-де-Морт больше не намерен ждать. Теперь столкновения с его последователями будут происходить слишком часто. Вы должны быть к этому готовы. Я не хочу, чтобы отныне вы бывали где-либо в одиночку — это слишком опасно. И так же я не хочу, чтобы вы понапрасну рисковали... Муди, ты хорошо слышал меня? — Дамблдор позволил себе улыбнуться одними краешками глаз. Бесстрашие Аластора и его же магический талант были известны многим. — Излишняя отвага слишком часто приводит к печальным последствиям. Равенна, к сожалению, наглядно доказала нам это.
Альбус опустился обратно в кресло, искоса наблюдая за своими соратниками.
— Пожиратели начнут активно действовать, это несомненно. Среди них сейчас довольно много ни на что негодных трусов, тех, кого силой или уговорами удалось переманить на свою сторону. Но есть и другие. Те, которые, получив разрешение не бесчинства, сразу же начнут их творить. Важно именно в этот момент преподать им хороший урок. Нельзя допустить, чтобы они без страха ходили по улицам, убивая и калеча каждого неугодного встречного. Но я не знаю, где они объявятся в ближайшее время. Возможно, кто-либо из вас обладает такой информацией? Может бть у кого-нибудь есть дельное предложение — какие действия предпринять?

здравствуй, Море. да - это снова я,
снова пишу [не писать не хватает сил]
все твои штормы так сильно во мне болят
каждую ночь. холод все-таки победил -
то ли зима слишком сильно в меня вросла,
переиграв фонограмму чужой весны,
то ли я просто устала себя спасать
и вечерами все чаще сбегаю в сны.
Твои шершавые от холода руки дрожат, взгляд устремлен в пустоту. Ты ничего не слышишь, в правом ухе сильно звенит. Ты хочешь уйти, но понимаешь, насколько обязательно твое присутствие в этом кабинете, таком родном и теплом. Голос старика отчаянно заедает и повторяется, снова и снова...
Никто не знает, что будет завтра. Никто не знает, сколько людей теперь не проснутся каждым следующим утром. Никто не знает, когда в ваши двери постучат...
Какая ты наивная и глупая, Эванс. Как долго ты смотрела на магический мир через ярко-розовые очки, копалась в себе и вычисляла, кто твои настоящие друзья и опора в жизненном пути. Сколько времени прошло, пока ты перестала верить, что магический мир - сказка с хэппи эндом, над которой висят облака абрикосового цвета. Как же часто ты ссорилась со своей драгоценной сестрой, не зная очевидного. Ты не знала, на что идешь, когда протянула руку тому мальчику с черными сальными волосами. Ты ведь так надеялась, что твоя судьба обернется так, как у сказочной феи. Надеялась, что остаток жизни будешь проводить в любимой школьной библиотеке, наслаждаясь запахом фолиантов и пожелтевших страниц. В сознания окружающих ты постоянно вселяла неперегорающее солнце и неопускавшееся во время очередного заката. Теперь все иначе, ты это великолепно понимаешь, хоть и не признаешь. Больше, милая, нет сказки. Внизу последней страницы последней главы написано мелко изумрудными чернилами "The end". Этот момент - начало нового, длинного эпилога. Лили, всегда знай, на что идешь. Знай последствия, рыжая. Ведь ты заботишься о своем будущем как никто другой.
знаешь, родное, мне кажется - я сорвусь
с крыши/с обрыва/карниза или цепи,
и, если честно, мне страшно, я так боюсь,
что ты однажды не сможешь меня найти.
Ты знаешь, что не будешь бежать от реальности, настолько противной и скудной, от серого неба, полностью покрытого тучами к безоблачности и солнцу. Милая, есть вещи, уже давно укатившиеся в закат. Рано или поздно ты потеряешься в них, перестнешь излучать свет, тепло и ласку, улыбка сойдет с твоего милого личика, и, наверное, покинет его до скончания веков, как бы трудно и грустно это бы ни было. Улыбнись сейчас. На прощание с солнцем. Трудно? Да, очень, я тебя понимаю. Однажды Лили, которую я так хорошо знаю, потеряется. Уйдет. Уйдет девочка, которая всегда находила решение проблемам и не унывала в трудных ситуациях. Отзывчивый друг, умеющий поднять настроение. Прекрасная ученица и любимец Горация Слагхорна. Девочка, находившая себе уединение в библиотеке. Ей на смену придет смелая и сильная дама, настоящий аврор и истинный член Ордена Феникса. Проявится сильная сторона. А сейчас хотелось только тихо заплакать и ни о чем более не задумываться. Лили, милая, слезами горю не поможешь.
Вчера вечером я узнал действительно страшные вещи. Именно это заставило меня с такой срочностью собрать всех вас. Мне стала известна некоторая информация... непосредственно с собрания пожирателей. Информация, которая стоила жизни... Держи её. Равенна Боас погибла.
После трех этих слов, прозвучавших хриплым голосом из уст Альбуса, обстановка стала еще хуже. Твой взгляд устремляется на свою школьную хорошую знакомую, если не подругу. Доркас Медоуз была во внимании - десятки глаз присутствующих. И все они были устремлены на ее милое личико, которое, казалось, когда-то сияло точно так же, как твое. Ты знала, насколько Доркас и Равенна были близки, эта женщина была для нее родным человеком. Ты, девочка, потерявшая родителей уже в сознательном возрасте, понимала ее. Как никто другой. Так хотелось ее обнять и успокоить, но Доркас и так была в полном порядке. Даже странно. Безусловно, имя умершей было тебе знакомо. Часто ты сбегала с подругами в выходные в Сладкое королевства, закупаясь шоколадными лягушками. Ты не была сладкоежкой, но Мэри так умоляла тебе пойти с ней, что было трудно устоять. Тогда владелица магазина запомнила вас в лицо и по имени, порой даже делала вам небольшие скидки на сладости. Сказать, что тяжело расставаться с ней значит не сказать ничего. Магический мир лишился добродушного и благородного человека по имени Равенна Боас.
Конечно, нетрудно догадаться, что Дамблдор рассказал об этой страшной вести с целью предупреждения. Предупреждения о начале темных времен. Скоро солнце потеряется среди горсти туч, сказка подходит к финалу, и ничего не хочется кроме того, как сбежать отсюда. Прочь. Представить мир, в котором все живы, никто не болен, а облака принимают ярко-розовый цвет. Иллюзия, в которую нужно сбежать с целью спрятаться от скудной реальности. Ты молчишь. Просто не находишь слов. Высиваешь место, просто надеясь, что эти плсиделки будут длиться вечно. Так не хотелось на улицу. Только подвергнешься страху еще больше.
Ты будешь бороться. Совсем скоро наступит момент, когда ты станешь верить в себя и вернешь силу духа и отвагу, которые присущи только истинным выпускникам львиного факультета. А сейчас ты, рыжая, предалась противному страху. На большее ты не способна. Наступили темные времена, от которых никуда невозможно деться. Ты опускаешь глаза. Подступают слезинки. Иногда трудно осознавать, что есть вещи, которые нагло прячутся за солнцем.
милое Море, ты чувствуешь, как течет
тьма по запястьям, как мимо проходит жизнь,
как обрываются нервы и провода,
как я все время пытаюсь найти пути,
чтобы остаться на дольше, чем навсегда.
Море, найди меня,
слышишь,
и забери.

- Министерство… - повторяет Фрэнк чужие слова и качает головой. В тишине голос звучит непривычно громко и хрипло, как будто несколько дней до сего момента он не проронил ни слова. – Я не думаю, что это будет Министерство. Рано.

…Весть о том, что Дамблдор собирает Орден, застала его врасплох. По дороге с дежурства домой. Сколько часов длилось это дежурство – Лонгботтом не смог бы сказать точно, даже если бы за ответ ему пообещали все земные блага. Он проснулся и прибыл в Министерство. По тревоге отряд авроров сорвали с места прежде времени, и его рабочий день начался минут на сорок раньше положенного. Очень, очень рабочий день.
Потому что потом были ещё три экстренные трансгрессии в разные концы Лондона: нападение на магглов, пожар подозрительного свойства, сомнительная компания с сомнительными целями, продвигающаяся в сомнительном направлении. Рассказывать обо всём не хватит ни сил, ни времени, ни, говоря откровенно, желания. Потому что за все время дежурства не оказалось ни одного неподтвержденного оповещения, все, будто сговорившись, попадали в яблочко. Не было возможности не то что пообедать, поужинать и отдохнуть, но даже и надолго спрятать в рукав мантии волшебную палочку. Хоть разгуливай с ней по улицам как с дубинкой наперевес.
И вот, доставив очередных бедолаг целителям Мунго, которые наверняка уже приравняли его появление на пороге к плохой примете, Лонгботтом трансгрессировал в Министерство и получил там позволение «на некоторое время отбыть на отдых». «Вот времечко, а! – невесело усмехнулся он, шагая по коридору. – С внеурочной работы отпускают как в отгул!». И сейчас же с удовольствием отметил, что пока всё-таки отпускают. Во всём нужно искать плюсы, а то так и с тоски можно помереть. Или от страха.

- Им нужно сработаться, без шуток. Я бы предположил несколько неожиданных нападений в местах скопления волшебников. Косой переулок, Хогсмид и прочее. Устрашение, демонстрация силы – с одной стороны, проверка своих возможностей – с другой, - Фрэнк говорил спокойно, очень спокойно. И смотрел преимущественно на главу Ордена, лишь изредка переводя взгляд на сидящих поблизости. Он не хотел видеть страх, растерянность и горе, помимо воли мелькающие в глазах многих. И знал, что его глаза вряд ли являют миру что-то иное. Однако война есть война… Война есть война. – Покушения на важных персон также не исключены, впрочем. И им может понадобиться голос «Ежедневного пророка».

О собрании Фрэнку сообщила Алиса, а кто сказал ей – он и не вспомнил уточнить. Жена поймала его на выходе из здания, бросила пару кратких слов, и оба сейчас же отправились в штаб-квартиру. Лонгботтом как мог старался забыть о голоде и усталости, но они тяжело наваливать на плечи, уговаривали закрыть глаза – хоть на секундочку! – и уже не сесть даже, а просто прислониться к первой попавшейся стене. И выпить. Воды. Исключительно чистой ледяной воды, на большее аврор не претендовал.
На пороге штаб-квартиры Фрэнк взял Алису за руку и больше не отпускал ни на минуту. Атмосфера была настолько встревожено-мрачной, что поодиночке в неё окунаться было нельзя – потонешь, захлебнешься, увязнешь. А он держал её за руку и по-ребячьи надеялся, что это поможет им стойко вынести любую новость.
…Равенна. Красавица златовласка-голубоглазка Равенна. Они были не слишком хорошо знакомы, но Фрэнк помнил её. Попробуй такую забудь! Было забавно, будучи в Хогсмиде, заглядывать в её владения, петь дифирамбы королеве Сладкого Королевства и получать по шее от недовольной Алисы. Фрэнк никогда не мог угадать, в шутку она сердится или всерьёз, но всегда спешил загладить вину парой пирожных и хвалебной одой уже в честь любимой девушки. Равенна, златовласка Равенна… Невозможно представить её мёртвой. Не хватает у Лонгботтома на это воображения, и он не хочет, чтоб когда-нибудь стало хватать.
Почему-всё-так?.. Никто не ответит, но он заранее знает ответ. Война. Только и всего.

- Но всё это тоже домыслы. Нам помогла бы хорошая разведка. Сейчас и вообще. И толковый начальник отдела… - последнюю фразу мужчина уже бормочет себе под нос. Говорить об этом сейчас нет смысла, но не ввернуть словцо поперек он не мог. 

Пальцы руки, держащей руку Алисы, сжимаются чуть сильнее, словно Фрэнк боится, что сейчас она вырвется и убежит отсюда. А убежала бы – была бы права. И ему, Лонгботтому, было бы спокойнее. Но ведь нет. Он с грустью смотрит на неё, потом на других орденских девчонок – Доркас, Лили, Эмми… Зачем они здесь? Что им это даст, чем это закончится для них? Не думай, Фрэнк, лучше не думай.
Взгляд останавливается на Аласторе. И один только его вид заставляет увериться в том, что «мы ещё повоюем». Ему сейчас не слаще, чем самому Фрэнку, скорее горше. И тем не менее… война есть война. А отоспаться, в случае крайней необходимости, можно в отделении недугов от заклятий. Когда случай подвернется.
И всё-таки… Равенна, голубоглазая Равенна. Её смерть – символ извращенности, несправедливости, глупости и ненужности этой войны. Только ей-то уже всё равно.

Резко оторвав голову от перины, Марлин на мгновение замешкалась, пытаясь осознать скопление точек и образов перед собой, прорывающихся в сознание сквозь занавес упавших на лицо пшеничных кудрей; волшебная палочка в руке кажется чужеродным, посторонним предметом, когда девушка спросонья пытается выдернуть ее из-под расшитой пионами подушки. Осознание приходит не сразу: пока сердце отплясывает сальсу, а вымотанный разум в иррациональной спешке стремится выработать стратегию нападения, глаза будто нехотя нащупывают в темноте силуэт сидящего на краешке кровати, задумчиво изучающего оконную мглу, как замерший в лесном частоколе олень, выслушивающий каждый вздох зеленеющего подшерстка чащи, умиротворенно-обеспокоенного, в присущей ему манере, Фабиана,  - Сова пришла, Марлс. Его спина – только тень на фоне горящего «люмоса» палочки, скрытое во мгле веснушчатое великолепие галактик и вселенных: так написали бы в девичьих романах, не забыв упомянуть преступную склонность к пересчету рассыпанных по плечам осколков солнечных лучей. На столике возле прикрытой форточки примостился небольшой сычик, почти незаметный в тусклом свете; Аванк еще не вернулся с охоты, иначе бы почтовая птичка не осмелилась бы с таким энтузиазмом разорять запасы кормушки запоздавшего хозяина просторной клетки, выкупленной у одного занимательного сквибба на ярмарке в начале года (шуму-то было, когда хит-визарды посетили незаконно раскинувшийся базар, но, оставив половину отряда на пути сквозь стихийный рынок, пыл свой защитники порядка подрастеряли, принявшись опустошать прилавки, выторговывая скидки за обещание не докладывать на продавца в Министерство). МакКиннон тяжело выдохнула, откидывая одеяло, - Инсендио! - после широкого взмаха руки свечи, густо расставленные вдоль стен, на полках небольшой комнаты вспыхнули разом, освещая куда лучше, чем непривычный волшебникам электрический свет, - Что-то важное? Марлин села рядом с молодым человеком, с сомнительным послевкусием сна опираясь на обнаженное мужское плечо; тонкая материя ночной рубашки после кокона одеяла оказалось преступно не согревающей. Фабиан протянул лист пергамента, хрустящего в ладони подобно свежевыпавшему снегу под ногами, девушке, пространно пожав плечами – «мол, кто его знает, чего стоит ждать». Отрывистым знакам на новенькой бумаге вторила воющая за окном вьюга, тревожно восклицающая свои неподдающиеся разгадке проклятья: окно распахнулось, ледяным ветром задувая пляшущие огоньки свечей. 
«...не отражаться в поступи шагов,
в шуршании плаща, листвы и ветра,
чтобы в ночи остаться незаметным,
для рыщущих во тьме, бездомных псов...»
Сегодня тут было тяжело находиться, вопреки обычному положению вещей – некогда Орден казался большинству из них клубом по интересам, как в старом-добром гимне про незабвенное царство, лишенное забот, который вытягивали хористы Хогвартса перед торжественной речью директора, зачастую смыслом обделенной, а теперь являл собой садистское напоминание о времени, на пороге которого все они, по доброй воле обрекшие себя на бремя ответственности, невзначай замерли. Маггловская девятиэтажка являла собой составную часть паззла из одинаковых домов, растущих вокруг кирпичной красной школы на манер непременных ее спутников: на мили вокруг можно было обнаружить точь-в-точь такие же группы зданий, расставленных будто под копирку по всему Лондону и его пригородам. Просторный зал с плотно занавешенными окнами был черной дырой, проваливаясь в которую, группа безнадежных романтиков и отважных бойцов проваливалась, надеясь на лучший исход. По сути, надежда была единственным, что оставалось у некогда перспективных, преисполненных ожиданиями и силы дураков. Вдоль стен выстроились немыми стражами тяжелые деревянные скамьи, на манер тех, что ставят в центральных парках магглы – в комичной пародии на настоящее лесное царство – выточенные из дубового нутра, с закаленными угольно-черными ножками (львы с запыленными завитками густых грив). Марлин, замешкавшись, остановилась близ одной из них: Доркас, следуя собственной привычке, полностью погруженная в собственное многоголосье мыслей, сидела, обняв колени руками и с престранной маской оглядывала пространство, будто бы превозмогая внутренние противоречия, внушая самой-себе ведомый только самой Медоуз алгоритм, - Что с тобой? Немая тоска в глазах подруги эхом застучала в голове у Марлин, роем шершней врезаясь в посторонние, забредшие благодаря случайности, суждения и выводы: иногда чувствовать других значит обрекать самого себя на беспричинные беспокойства, -  все будет хорошо, - тихий шепот – скорее напоминание самой себе, установка на будущее (отбросить вполне себе видимые и ощутимые препятствия, внушая собственному естеству курс на благополучие). Голос Фабиана будто оборвал линию слуха: с десятков шелестящих голосов угомонились, и валлийка впервые позволила себе, вытянувшись медленно, сжимая волшебную палочку, взглянуть в центральное, троном возвышающееся над остальными кресло.
Профессор Дамблдор, странно-отвлеченный, почти беспечный, глубоко запустив руки в серебро кудрявой бороды, был их идейным вдохновителем, информатором, основной связью с миром, закрытым для бездумных храбрецов; из-за очков полумесяцев на орденцев смотрел человек, скрытный, как сожженная уже книга. Ни один из собравшихся не смог бы утверждать, что знает хоть что-то достоверное об этом сумасшедшем порою старике, но этого каким-то невероятным образом только больше хотелось ему верить, внимая детской мечте, выслуживать каждое слово с неоспоримой преданностью и жадностью, как последние в собственной жизни. Замедленной колдографией время влилось в танец, пугающий каждого, собравшегося на собрание, которому не слишком-то, наверное, придавал значения; Марлин, слушая ускоряющийся пульс в ушах, инстинктивно, как мать, оберегающая дитя, сделала шаг вперед, забыв вытянуть руки – Доркас осела на пол, неслышно взревев криком раненного в березовике зверя. Неумелый охотник, подстреливший жертву, целился не туда и не так, лесная гуща – МакКиннон, взбушевала орущей стаей иссиня-черных воронов, ищущих успокоения в чернильных небесах, в бесконечности тоннеля, прячущего отчаявшийся взгляд. Вторя Альбусу, на секунду показавшемуся поразительно бесчувственным, нагруженным камнями, как одухотворенная, живая Доркас – мечтами, девушка, практически ожогом ощущая палочку в руке, одними губами сказала, пытаясь погасить непредугаданную бурю внутри – вид пугающе-отстраненной, неживой почти девятнадцатилетней девчонки, сгорбившейся на полу, заставлял вспомнить бесконечность чащи, ее зловещий гогот голосов: - Фабиан…
Последствия. Ему ли говорить о таком, обрекшему юнцов на давно предусмотренное, распланированное, но почему-то тщательно спрятанное глубоко в душе, на уровне подсознания, которое нет-нет, а взорвется эгоистической трелью «спасай, спасай себя, гоблин ты эдакий, прячься куда подальше»?! Марлин, обеспокоенно переминаясь с суждения на суждение, беспорядочно крутит головой – Аластор сходит с ума, если считает, что… Один за другим, выталкивая вдохновенные речи на первый план, собравшиеся на импровизированный консилиум забывают о происходящем – их речи практически лишены здравого смысла, исключая, пожалуй, лишь несколько слов. Закрывая глаза – кричащие в переулке  люди, случайно задетый взглядом образ, - не они должны были быть там, а авроры, так много говорящие о собственной значимости, о собственной силе. Хит-визарды ежедневно, стирая в кровь ноги от нескончаемых погонь, охраняли здравие простых волшебников: добрая половина Азкабана была заслугой их палочек, а не элитарных, в некотором смысле возвышающих себя авроров, ожидавших, пока подвернется провозгласивший себя темным волшебник. Человек в маске, лишь подняв руку, разбросал, словно карточный домик, бывалых стражей порядка, исчез с дуновением ветра, подлый дьявол. Марлин открывает глаза, со стороны слушая свой неожиданно твердый, понизившийся на полоктавы голос: - Они смешались с толпой, пробрались повсюду, куда можно было: не отрицайте, в этом есть толк, Пожиратели сильнее нас! Анонимность – главный козырь, беспечно полагать, что, даже взяв одного, получиться вычислить других, мы – мишени, слишком очевидные, слишком слабые, чтобы тот час же противостоять… Незамедлительный удар, - простукивая шагами каждый такт, Марлин останавливается, обводя руками зал, пытаясь не встречаться с Аластором взглядом, - принесет только больше жертв, - не доигранная партия шахмат на журнальном столике возле стены еще с прошлого понедельника здесь: белых осталось совсем немного – по чьей-то злой иронии, ровно по количеству собравшихся сегодня на полночный спор: черные стоят, все как на подбор, на клетчатой поверхности доски. Жизнь – не полосатая, она в клеточку, хотите верьте, хотите нет. Девушка опускает глаза, встречаясь сомнениями с безучастной гримасой Доркас. Ужасно, если ты в игре – слон. И стоишь в начале битвы на гагатовой клетке. Марлин вскидывает вкидывает голову, не мигая смотря в глаза профессора, который, наверное, вновь невзначай утек сам в себя, пустив на самотек происходящее: - Фрэнк прав, - их цель сейчас – укрепить позиции, продемонстрировать превосходство перед общепринятым устройством, вербовка все новых и новых членов, которые не пойдут за теми,  кто будет неубедителен в своих тезисах. Они будут хотеть… напугать, тем самым подтвердив свои позиции. Им нужны сейчас, - МакКиннон помедлила, чувствуя, как сидящий на кресле Фабиан сжал ее предплечье, - чистокровные, или... Им нужны те, кому их доводы покажутся хоть сколько-нибудь реальными, а значит – массовое убийство тех, кто этой логике противоречит. Косой Переулок, Гринготтс, Министерство - яркие картинки плывут перед глазами, сменяя одна другую. Везде - десятки, сотни жертв, штабелями укладывающиеся в оскверняющее понятие «грязнокровка».
«...не отражаться, даже в тишине,
далёким эхом, голоса чужого,
не отражаться - наказанье Бога,
всем душам, не рождённым на Земле...»

Отредактировано Marlene McKinnon (2013-06-19 00:15:28)