Надо же в чём-то быть серьёзным, если хочешь наслаждаться жизнью.

Робинс был профессиональным игроком в квиддич без малого десять лет, если отсчитывать от самого начала спортивной карьеры, но это никак не повлияло на наличие чувства тревожности в дни матчей, преследующее бравого выпускника гриффиндора ещё во времена его обучения в школе. Объяснить подобную совершенно не характерную для мужчины реакцию на какое бы то ни было событие в его жизни достаточно просто, стоит только чуть-чуть получше его узнать. Ведь по сути самым важным для Дэвида Робинса сразу после семьи и её благополучия был, остаётся и навряд ли когда-нибудь перестанет быть именно что квиддич. Если уж говорить начистоту, спорт волшебников в принципе был единственным, чем он вообще занимался в этой жизни, не считая, конечно, попыток завоевать сердце неприступной Аурелии Бэгнольд, и причастным к чему себя в дальнейшем видел. Так что относится пренебрежительно к результатам деятельности на поприще дела всей своей жизни он просто не мог, даже помыслить о подобном не был готов, потому что в ином случае он был бы уже не Робинсом. Выражалась его серьёзное отношение к квиддичу в мелочах, из которых складывался его полный портрет, например, упомянутое выше чувство тревожности в дни матчей с командой любой силы, бесконечная отработка техники на тренировках, которую, если бы ему дали волю он бы день и ночь доводил до совершенства, готовность не вылезать со стадиона, постоянное обдумывание всего, что было непосредственно связано с его работой и даже некоторых изменениях в привычном распорядке дня в те самые дни. Последнее было и вовсе для него практически нарушением законов мироздания, но чего не сделаешь ради победы!
Так как сегодня Сороки играли с Торнадос, то вопреки привычкам, приобретённым ещё мальчишкой и сохранённым вплоть до почти тридцати, проснувшись,  Дэвид не пошёл бегать в ближайший парк, а просто размялся, используя Альфреда вместо гантели, и принялся готовить себе блины, щедро поливая их на выходе клубничным джемом, вполне справедливо рассудив, что если уж он метит в победители, то и завтрак у него должен быть как минимум чемпионским. Встать позже, чем обычно у него уж никак не получилось, так что до выхода оставалось в районе пяти часов, а процесс готовки скрашивал ненавистное Дэвиду томительное ожидание - на стадионе в такую рань ему запретил появляться тренер, угрожая кровавой расправой. Где-то на пятом румяном творении рук своих утомлённый тишиной и даже успевший пожалеть о том, что запретил Саммерсу ошиваться в его квартире во время чемпионата, Робинс вспомнил о давно купленном и ни разу не использованном радиоприёмнике, сиротливо приютившимся на антресолях, до которых даже Дэйв, несмотря на его во истину богатырский рост, доставал только встав на цыпочки. Приёмник был снят, аккуратно протёрт от пыли и включен. К счастью утренний радиоэфир не был омрачён новостями о бесчинствах людей в масках или чем бы то ни было трагическим - просто музыка, под которую можно делать свои дела, чем Дэвид и занимался. После завтрака пришло время обычных обязанностей хозяев ушастых и хвостатых - кормление кота, в силу собственного голода исключительно ласкового. В процессе кормления было определено, что лампочка в коридоре перегорела - будучи внуком магглов Робинс был знаком с маггловскими изобретениями и совершенно их не боялся, если уж говорить начистоту в своей погоне за мастерством полёта на метле и обыгрывание противника он чересчур мало уделял времени занятиям магии, чтобы променять удобства магглов на жизнь с палочкой в руках. Так что оставшийся час перед выходом Дэйв перерывал квартиру в поисках запасного источника света, проклиная себя, свою забывчивость и на всякий случай Джилроя - мало что в его жизни происходило без вмешательства давнего друга. - Так-то лучше! Резюмировав удачной исход своей бурной деятельности, Дэвид довольно потёр руки. Робинс никогда не отличался излишней мнительностью и тягой к объяснения всего, что с ним произошло с помощью примет и поговорок, но всё же он был спортсменом, а в спорте помимо личных качеств каждого участника очень важна удача, так что совсем уж пренебрегать какими-то личными приметами казалось делом абсолютно неблагоразумным. Таким образом Дэйв был как всегда не брит и стремился закончить все начатые этим утром дела - это, конечно, не было залогом безусловной победы, но с другой стороны его команда считалась чуть ли не самой удачливой в Британско-ирландской лиги, так что чем только вурдалаки и вся прочая нечисть не шутят.
Проведя всё своё утро в приятных домашних хлопотах капитан сорок не успел толком поволноваться, в связи с чем не ощущал ничего схожего с чувством досады. Ну а собирался по старой доброй традиции впопыхах за пятнадцать минут до предполагаемого выхода, спешно закидывая в сумку форму, полироль, надевая на шею птичек на удачу и чуть ли не методом волшебного тыка выбирая себе в помощницы на сегодня одну из двух своих метел. В очередной раз подивившись своей способности профукать все сроки, вроде бы опаздывать, а в результате вероятнее всего прийти заранее, мужчина крутанулся на месте, успев помахать напоследок Чудищу, и исчез, чтобы в ту же минуту оказаться у служебного входа в стадион и вдохнуть полной грудью, ощущая восторг, сравнимый с чувством, одолевающим практически каждого первокурсника, впервые переступающего порог школы магии и волшебства.

Стадион гудел. Робинс так и не смог привыкнуть к этому гулу, собственно как не смог привыкнуть и к собственной известности, фанатам и появлению в его жизни преимущественно надоедливых репортёров. Но сегодня его этот гул даже радовал - раз люди пришли посмотреть на игру, значит ещё не всё так плохо в Магической Британии, как можно было бы себе вообразить. С того момента, как официально было объявлено военное положение, жизнь Робинса мало изменилась, вернее было бы сказать вообще никак. Он был абсолютно бесполезен на фронте и совершенно ничего не смыслил в политике и что немаловажно отдавал себе отчёт в собственных изъянах, так что не лез туда, где его никто не ждал. Единственное, что он умел - играть в квиддич. И именно этим он и занимался, изо дня в день приходя на стадион, чтобы тренироваться и занимался обычными для себя делами, так или иначе связанными с квиддичем: подсовывал репортёрам Пикса, оттаскивал от них же Хиггса, ругался, смеялся, командовал, советовался, общался... В общем, Робинс продолжал вести себя как раньше, неизменно наведываясь на порог заведений и помещений, где можно было застать Бэгнольд, никоим разом не выдавая своего лёгкого беспокойства в связи со сгущающимися над его столь беззаботным миром тучами. И так как он был из разряда ребят, которые решают проблемы по мере их поступления, а не обсасывают заранее, то улыбка с его лица сходила только по мере прочтения утренней прессы, если в ней встречались неприятные известия. Но всё же он не был полным идиотом и вполне отдавал себе отчёт о том, что не всё так радужно, как могло бы показаться. Так что сегодняшнее воодушевление ярых фанатов не безызвестного спорта волшебников капитан сорок в качестве исключения воспринял как добрый знак, а не как некоторый слегка досаждающий момент его работы, от которого нужно поскорее абстрагироваться.
В раздевалке Робинс поприветствовал свою команду, не забыв потрепать кудрявую голову Брэдли, можно сказать, что и на удачу, хлопнуть по плечу Пикса и показать кулак как всегда припозднившемуся Хиггсу. С прекрасной половиной команды он успел поздороваться в коридоре, пока получал напутственные слова тренера перед раздевалкой. Матчи с Торнадос никогда не были простыми - команда была сильная, умелая, тут Робинс не без налёта самодовольства вспоминал, что охотник соперника - Эдмунд Боунс, игравший под его капитанством в школе, а главное не привыкшая сдаваться. Но всё же частенько именно Сорокам то ли улыбалась удача, то ли сами они оказывались по той или иной причине более слаженным механизмом - это не имело абсолютно никакого значения, ведь именно их название скандировали фанаты на трибунах. А бывало и наоборот. Но Робинс был спокоен, несмотря на предыдущие победы и поражения - он не сомневался ни в себе, ни в своей команде. На его вкус одной из основных причин поражений было именно отсутствие доверия и уверенности в товарище. А он, как и всегда, был буквально полон этой самой уверенности, шутил, улыбался и со спокойной душой в нужное время поднялся со скамьи и направился к выходу, чтобы в очередной раз ступить на поле и буквально заново родиться. Дэйв никогда не спрашивал никого из Сорок, что они ощущают, когда взлетают ввысь или просто ступают на поверхность неправдоподобного зелёного цвета, но сам он испытывал смесь из страха, что это когда-нибудь обязательно закончится, потому что так хорошо не может быть вечно, перекрывающего практически все остальные чувства восторга и плохо поддающегося словесному описанию чувства счастья.
Робинс широко улыбнулся Моргану и пожал его руку, не пытаясь сжать её сильнее чем капитан команды-соперницы и вообще стараясь не причинить другому дискомфорта, но и не выглядеть при этом тюфяком - как ни странно найти золотую середину Дэйв смог далеко не сразу. Робинс не одобрял агрессию, но с другой стороны в игре она иногда была необходима, чтобы перевести ход матча в нужное русло, ну а что касается приветствия... определённо совершенно ни к чему. Улыбка, вежливость, манеры - это выбор Дэвида. В конце концов он внук главы квиддичной лиги и не может вести себя неподобающим образом. Вспомнив о деде, мужчина попытался припомнить всё, что тараторил комментатор, который судя по голосам был возбуждён даже больше, чем сами игроки - его интересовало присутствие родственника на матче, не то чтобы он мог изменить свою тактику или стиль игры в связи с этим, скорее испытывал бы больший груз ответственности. Но кажется, Аарона не упоминали, зато, если Дэйв правильно услышал, упомянули об исполняющей обязанности министра, но присутствие последней, как бы странно это не звучало, в меньшей степени беспокоило мужчину, чем наличие в ложе его деда. Забавный сюжетный поворот. О чём-то столь отвлечённом Дэйв позволил себе думать ровно до момента, когда свист судьи, усиленный заклинанием, разнёсся над стадионом.
Сегодня госпожа удача была в большей степени на стороне Торнадос, но Робинс не испытывал чувство горечи или негодования - он был занят. Для него в принципе не существовало ничего кроме хода игры до момента, пока судья не даст свисток, оповещающий о конце матча. Счёт - это всего лишь цифры, а вот меняются они по средствам пота и крови игроков. Примерно в момент, когда комментатор проорал "60:20", мужчине пробиться к воротам противника, да ещё и с квоффлом в руках, мешал севший на хвост Боунс. Подобное соседство совершенно не устраивало капитана сорок, так что он пытался скинуть Эд сперва по средствам финтов,в последний момент минуя потенциальный препятствия преимущественно в лицо игроков команды-соперница, а чуть позже даже прибегнув к помощи Брэдли, чья работа в общем-то и заключалось в том, чтобы оказывать всяческую поддержку товарищам по команде в столь неприятных ситуациях. Бладжер охотника Торнадос всё же не настиг, зато Дэйв был вынужден резко вильнуть вправо, уворачиваясь от ретивого мячика, в последствии показав кулак пожимавшей плечами Агнес. Но пусти и не благодаря различным ухищрениям, но Боунс всё же исчез с горизонта, так что мужчина устремился к чужим воротам, стремясь всё же принять более активное участие в борьбе за квоффл.
Вовремя подоспев к оставшейся один на один с чужими охотниками Сэм, Дэвид принял передачу и устремился к воротам, крепко ухватив квоффл. Едва не потеряв его в последний момент, мужчина перекинул свою добычу обратно Кирк. - Сороки набирают обороты! 60:40! Уже развернувшись по направлению к собственным воротам на подмогу Пиксу, оставшемуся чуть ли не один на один против трёх охотников, которые явно будут направляться именно к нему, Дэйв показал Сэм большой палец и принялся анализировать происходящее на поле, не забывая уворачиваться и следить за квоффлом - подобные действия шли у него как фоновые задачи. Хиггс курсировал над их головами, высматривая снитч и выглядя при этом совершенно не заинтересованным - Дэвида подобная мина не сбивала с толку никоим разом, он слишком хорошо изучил Мэттью, чтобы беспокоится. Брэдли, то и дело оглядывающиеся на строптивого слизеринца, по ходу дела чуть не выбили из метлы охотника Торнадос, Сэм курсировала возле ворот соперника...
Спустя не меньше получаса игры тяжело дышащий Робинс, умудрился метлой отбить квоффл, так неудачно летящий в правое кольцо ворот, где Пикса не наблюдалось, и снова устремился к кольцам соперника, летя позади Билли примерно на два корпуса, готовый в любой момент вернуться на помощь вратарю. Матч получился исключительно изматывающим - прошло уже полтора часа с момента начала матча, а снитч объявлялся всего раз и то не был пойман, впрочем, что отчасти утешало Дэвида, Хиггс был ближе к поимке золотого друга любого квиддичиста, чем ловец Торнадос. А что касается счёта, то Сорокам удалось выравнять счёт и теперь они шли с Торнадос вровень с переменным успехом - в принципе, как и всегда счёт вёл тот, кто вместо того чтобы уйти в глухую оборону, раз за разом атаковал чужие кольца, несмотря на предыдущие неудачи. По ощущениям Робинса в этом матче охотникам Сорок сильно помогли Брэдли, лишённые обычной деятельности по защите Хиггса в силу отсутствия снитча в поле зрения ловцов, но в целом ситуация его более чем устраивала - бывало и хуже! А финальный результат при этом изумительно хорош. - И снова гол! 90:80! Сороки вырвались вперёд, благодаря стараниям Саманты Кирк и отличной передачи Шибил Монтгомери! Иииии... кажется, ловцы что-то увидели! Робинс выдохнул, то и дело поглядывая на Хиггса, за которым вполне закономерно следовади загонщики, поднялся повыше, оценивая происходящее на поле и, заприметив квоффл у Боунса, устремился к нему с вполне очевидным намерением отобрать мяч. То, что прямо сейчас поймают снитч было не очень правдоподобным развитием событий, а вот невзначай забитый квоффл, пока все отвлеклись на ловцов - более вероятный исход.

Высший свет был образцово-показательно расстроен тем, что в последнее время молодая семья Малфой нечасто балует своим присутствием балы и приемы. На деле же, и Нарцисса это прекрасно знала, сливки общества в лице праздных дам были только рады придумать причины и  помусолить сплетни, что же происходит за надежно запертыми дверями Малфой Мэнора. Почему молодая супруга Люциуса и носа в аристократические гостиные не кажет? Может, наследник одного из самых знатных родов на самом деле жестокий тиран, удерживающий свою жену в четырех стенах как птицу в золотой клетке? Или он не гнушается использовать против дочери дома Блэк физическую силу, раз та в который раз отвечает на приглашения вежливым отказом, ссылаясь на недомогание?
Передавая эльфу очередную отписку с искренними извинениями для дальних родственников, Цисса, спустя пару недель подобных приказов для слуги, уже не испытывает разочарования. Она не может не замечать, насколько быстро привыкает к стремительной смене положения дел. Пару лет назад леди Малфой не преминула бы высказать мужу, что подобное затворничество и вечное подстраивание под его нужды её не слишком устраивает. Да, она сама хотела компромиссов, но с обеих сторон, а не только со своей. Когда война ещё не была официально объявлена, и Люциус пребывал в положении более свободном от воли Лорда, чем сейчас, она ещё имела моральные основания обижаться на его вечную занятость. Теперь же Нарцисса воспринимает необходимость идти на уступки как нечто само собой разумеющееся. Видя мужа постоянно напряженным, не могущим расслабиться без участия огневиски, не таким хладнокровным, как обычно, леди Малфой даже в голову не приходит положить на воображаемые чаши весов спокойствие Люциуса с одной стороны и прихоть поддерживать светскую репутацию с другой. Ничто не может значить для неё больше, чем благополучие мужа, а, вследствие, и их семьи. Уверенность Малфоя всегда передавалась ей, и, когда она пошатнулась по причинам, Нарциссе доподлинно неведомым, волшебница была просто обязана всеми силами поддержать своего супруга.
Что  она и пыталась делать всеми доступными ей способами. Но в какой-то момент Цисси поняла, что ограждать Люциуса от лишней болтовни и изматывающих посиделок за богато сервированным столом недостаточно. Глядя, как муж с каждым днем становится всё мрачнее и мрачнее, Нарцисса терялась в догадках, чем же ещё, более существенным, может ему помочь. Не уповая на то, что приглашение на квиддичный матч хоть как-то развеет пасмурное настроение Люциуса, она всё же аккуратно подложила конверт на рабочий стол Малфоя. Тем сильнее была её радость и воодушевление, когда волшебник, с заметно просветлевшим лицом, объявил, что это мероприятие они непременно посетят.
Леди Малфой не настолько халатно относится к своему гардеробу, чтобы надевать на игру своё действительно лучшее платье. Для спортивного состязания сойдет и почти самое лучшее, более подходящее случаю. Черное, теплое, расходящееся от пояса ниспадающей волнами юбкой, и украшенное искусно, но не настолько вычурно, чтобы блеск камней ослепил спортсменов на метлах. Присаживаясь на своё место подле Люциуса, Нарцисса поправляет перчатки и тепло улыбается, стараясь не сильно обращать внимание на раздражающий, невежественный гомон болельщиков и громогласные крики комментатора.
- Торнадос, - односложно отвечает Цисси, поворачиваясь к Люциусу. Она настолько далека от спортивного азарта и интереса к полетам с мячиками, что под прицелом палочки не вспомнила бы не то что имена игроков, даже названия команд, но только что просмотренная программка успешно помогает не ударить в грязь лицом. Тем более, что муж – наконец-то! – выглядит расслабленным и умиротворенным. И предположение жены об исходе матча его устраивает. О том, что перед этим Люциус при ней приложился к фляжке с резко пахнущим содержимым, Нарцисса предпочитает не думать.
Игра начинается, и леди Малфой, как и полагается девушке с идеальными манерами, делает вид, что увлечена происходящим на поле. Когда Люциус, действительно понимающий, что к чему в этой игре, реагирует на смену цифр на табло в пользу Монтроузских Сорок, Цисси одаривает его легкой улыбкой. На несколько секунд задержав взгляд на заинтересованном лице мужа, она с нежностью пожимает его ладонь.
Вот что для неё сейчас самое главное. А кто там ведёт – сороки, вороны, да хоть воробьи – не имеет никакого значения.

Отредактировано Narcissa Malfoy (2016-02-16 22:54:47)

Если кто-то кричит – ему нужна помощь. Исключение составляют квиддичные матчи и другие подобные зрелищные мероприятия. Ханна медленно продвигалась в толпе, пытаясь не отставать от Барнабаса, чтобы не обременять его своим нелепым нытьём из-за того, что она не может идти быстрее. Воспоминания о многочисленных беременностях тяготили её, как если бы она носила в чреве всех своих детей одновременно. Но Кафф не заслуживал, чтобы его сопровождала печальная женщина. Приняв предложение сходить на этот матч, Оллертон прямо сказала себе о необходимости сдерживать собственную унылость.  Не каждый имеет возможность испортить настояние главному редактору газеты «Ежедневный пророк», но злоупотреблять таким влиянием Ханне не хотелось. Небо было по-весеннему ясным, воздух свеж и прозрачен, как первые надежды молодоженов на скорое рождение ребёнка.  При этом в толпе находиться было хоть и трудно, но очень тепло, волшебница даже сняла перчатки, чтобы обнажить пальцы, тосковавшие по солнечному свету не меньше, чем их хозяйка. Мысли о том, что сейчас делает её муж, впервые за последние несколько месяцев не посещали её целых пол часа подряд, и Ханна была на пути к успеху, пока какой-то мужчина, шедший навстречу, грубо не толкнул её в плечо. Вспомнился Брендан, который, не делая ничего грубого, умудрялся оказаться самым последним мужланом на свете. Ханна понятия не имела, как её муж умудряется делать что-то подобное.

Они с Каффом заняли свои места и, едва мужчина успел подумать, что они сейчас смогут заговорить друг с другом, матч начался, и окружающие завыли, как стая голодных, но счастливых волков. Улыбнуться было нелегким трудом, но Ханна справилась. Одарив Барнабаса вымученной, но без сомнения благодарной улыбкой, она попыталась ему ответить, но голос её заглушил шум толпы, поэтому волшебник мог услышать только:

- …его… ше, чем… ла…ла, - после этого речь её оборвалась, и Ханна с вежливым вниманием принялась сделать за игрой. Она не кричала и не аплодировала, когда этим занимались другие, но её умное сосредоточенное лицо говорило о том, что происходящее на поле не выпадает из поля её зрения. Щурясь из-за солнечного света, бьющего в глаза и начинавшего уже потихоньку портиться зрения, миссис Оллертон силилась отличить одного игрока от другого, но достигла в этом не очень больших успехов. Отделить одну команду от другой можно было по цвету формы, но начать различать всех этих мужчин было выше всяких сил для Ханны. Она нашла среди цветного великолепия мелькающих фигурок одну крепкую и, кажется, женскую, и попробовала сосредоточиться на ней.  Девушка с рыжими, почти как у самой Ханны, волосами, делала успехи, и очень скоро волшебница начала болеть за неё, не задумываясь при этом о победе её команды.  Отрадно видеть сильных женщин. Мельком проследив за направлением взгляда Барнабаса, Ханна обратила внимание, что мужчина тоже следит за незнакомкой, фамилию которой то и дело выкрикивает комментатор матча. Женщина тронула своей теплой ладонью Каффа за руку, чтобы привлечь его внимание, и спросила:

-Я заметила, что ты тоже следишь за этой Монтгомери, она случайно не твоя знакомая? – и, немного помедлив, добавила, - Ты болеешь за какую команду? Я думала, ты, как и я, не особый любитель подобных зрелищ, так скажи мне честно: мы правда здесь из-за того, что это важно для твоей работы или ты просто не хотел, чтобы я сидела дома в пятницу вечером?

Надо заметить, Ханна не всегда была проницательной женщиной, больше любила уходить от вопросов и сама не задавать лишние. Но Кафф, как-никак, был ей другом или кем-то вроде того, и если он старался поднять ей настроение подобным способом, то это было очень мило с его стороны.  Миссис Оллертон всё ещё умела испытывать чувство благодарности. Трудно представить женщин, более чувствительных, чем Ханна в последнее время. Отклик в её душе находило буквально всё подряд, так что частенько волшебница старалась отгородиться ото всех эмоций, но по случайности они всё равно попадали ей в душу. С весной на месте зияющей пустоты в её душе вдруг расцвели цветы, и она не знала, как бороться с ощущением наступления новой жизни, и правильно ли будет бороться. Суметь принять новые ощущения как должное – тяжелое испытание. Она привыкла горевать по своим умершим детям, людям покойнее было видеть волшебницу печальной. Общественность бывает жестока, Ханне очень долго казалось, что весь мир осуждает её попытки жить дальше и хочет видеть её несчастной, до конца дней горюющей по её невыжившим крохам. Попытки улыбаться, как ей казалось, осуждаются всеми и вся. Но сегодня на матче, когда другим нет дела до того, что происходит вокруг и тысячи взглядов прикованы к происходящему на поле, никому нет дела до того, что у одной волшебницы, чье предназначение – навеки страдать, немного поднимается настроение.