Этот век обезобразил лицо планеты. Тесаком прошлись по нему последние восемь десятков лет, и теперь на это лицо невозможно взглянуть без отвращения. Куда ни глянь – свежие шрамы и гноящиеся зловонные раны, которые никто не может, а, главное, не хочет прикрыть. Каждый из нас это видит – ежедневно, по пути на работу, во время прогулки с собакой и из запотевших окон гудящих кэбов, но какая разница? Во всём ведь виноваты мировые войны и продажные правительства, а, кроме того, экология нынче тоже ни к черту. Забавно – никому и в голову не придет винить себя. Собственную слабую волю, хиленькую душонку, одинаково не способную ни на великое благо, ни на великое зло. Мы больше на это не способны. Наш удел теперь – трястись над ничтожными проблемами, устремления загонять в рамки обыденности и носится, как с писаной торбой, над странными и смешными моральными ценностями, всё чаще не имеющими ничего общего с моралью.
Возьмем хотя бы семью. А ну-ка, детки, поднимите руки те, кто сможет объяснить, что это такое? Очаровательный коттедж в пригороде Лондона с до тошноты идеальным газоном, виляющий хвостиком лабрадор и куча визжащих спиногрызов? Или, может, парочка супругов, мужественно изображающих великую любовь в перерывах между приступами молчаливого отчаяния? Неважно. Главное – почаще повторять это слово, «семья». И непременно – со священным трепетом и важной мордой, на крайний случай сойдет глупая улыбка.
Рабастан так не умел. В его семье такому не учили. Его семью не нужно было любить – ей всегда было необходимо лишь соответствовать. И Стан это, дементор дери, делал. Отрицая общепринятые нормы и смеясь в лицо универсальным догмам морали – да. Нарушая все существующие на свете правила и уставы – несомненно. Зля отца и раздражая своим поведением старшего брата – бесспорно. Но, всё-таки, соответствовал. Потому что был Лестрейнджем. Лестрейнджем до последней капли своей кристально-чистой крови. И, конечно, как все Лестрейнджи, Стан ненавидел своих родичей и с превеликим удовольствием отправил бы их на тот свет – поверьте, рука бы не дрогнула.
Но он был не один такой.
Они все, все до единого были такими. Ужасно, верно? А как не похоже на принятый в нынешнем мире идеал! Добропорядочные граждане непременно должны брезгливо сморщить носы и ткнуть пальцем – «это не семья!». Хотя, на самом деле, это она и была. Семья – где кузен, с которым ты играл в детстве, может запросто всадить тебе в спину нож по самую рукоять, но никогда, слышите, никогда не позволит это сделать другому. Быть вместе, единым фронтом выступать против любого внешнего врага и чтить наследие предков – вот что такое семья. А, если в этой самой семье вдруг заведется крыса, то с ней немедленно нужно расправиться и за розовый хвостик подвесить над крыльцом – в назидание другим.
Чистокровное общество Магической Британии – тоже своего рода семья. Люди вроде Эбботов – крысы. Мелкие, пищащие о несуществующем равенстве и иллюзорной справедливости грызуны, к которым не может быть и нет пощады. В этом Рабастан был глубоко убежден, а потому с таким нескрываемым удовольствием брался за выполнение любого приказа Тёмного Лорда, связанного с избавлением этого мира от предателей крови.
Годрикова впадина – очаровательное местечко, тихое и неправдоподобно спокойное. Кажется, здесь уже целую тысячу лет ничего не происходит – разве что котёл взорвется у странной старушки по соседству, или у пары близнецов из дома на углу в очередной раз сбежит карликовый пушистик. Однако нынче жителей этого славного местечка ждет сюрприз. Не сказать, чтобы очень приятный, но сюрприз.
Скрип двери, многозначительный взгляд Люциуса, пропускающего напарника вперёд и неприятный для глаз мрак прихожей, в которой нет ни окон, ни зажженных светильников. В следующий миг легкий шорох за спиной свидетельствует о том, что Малфой выпустил в небо Метку, и Стан останавливается как вкопанный. «Да ну, Люциус, неужели?» Не находись они сейчас в полевых условиях, Лестрейндж, пожалуй, расхохотался бы. Всё-таки эта неискоренимая любовь к позерству и жестам, попахивающим театральными подмостками, однажды убьёт Люциуса, или, по крайней мере, отправит его в Азкабан лет, этак, на сто.
– Закончил? – язвительно прошипел Рабастан, когда Малфой с ним поравнялся. – В следующий раз лучше заранее сообщи в аврорат о нашем прибытии, а то вдруг они не успеют.
Не дожидаясь ответа (который, впрочем, в случае с Люциусом обычно выражался в убийственном взгляде, полном вселенского безразличия и неизмеримого собственного достоинства), Рабастан направился прямиком к лестнице. Времени у них было до обидного мало – как раз, чтобы прикончить Эббота и успеть убраться до прибытия ручных собачонок Скримджера. А жаль.
– Рады застать вас дома, мистер Эббот, – Лестрейндж первым переступил порог комнаты, где их уже ждали – Дурвард Эббот, стоящий у окна с палочкой наизготовку. Дурацкая и крайне забавная поза, но, пожалуй, она может вызывать некоторое уважение: за многие годы, проведенные в служении Тёмному Лорду, Рабастан видел, как десятки, нет, сотни людей встречают смерть. И, признаться, многим из них не хватало мужества принять её вот так, стоя к ней лицом и не выдавая своего страха.
– Мне жаль, мистер Эббот, – совершенно равнодушно произнес Рабастан.
Невербальное «Expelliarmus.», и Эббот отлетает в ближайший угол, а его палочка оказывается в левой руке Стана.
– Avada Kedavra, – уже вслух. Изумрудная вспышка. Меньше секунды. Смерть. Слишком быстро, пожалуй, чтобы быть живописным или доставить хоть какое-то удовольствие Рабастану. Он бы предпочел долгую и мучительную пляску смерти, а лучше – бой, изнурительный и жестокий, в котором он бы выдрал у противника своё право забрать жизнь.
Но нет. Увы. Им пора. Тем более, что, кажется, они больше не одни.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2015-02-11 19:45:47)

В последнее время дежурить с Марлен стало гораздо вкуснее. Что она печет отличные пирожки, Роджер знал и раньше. Но теперь отличные пирожки пеклись лично для него, что делало их гораздо отличнее и правильно щекотало самолюбие. Не то чтобы он считал, что заслужил это поощрение тем, что нарушил все инструкции по доброте душевной. Но все равно же отказываться было глупо, а соглашаться - приятно.
Поэтому Роджер благодушно жевал и запивал пирожок кофе, когда в кабинет влетела рабочая записка. Поводом для тревоги это не являлось, хотя Роджер для порядка убрал ноги со стола. Может, изменяют распорядок дежурств. Или повышают зарплату (ха-ха-ха). Иллюзии прожили недолго, по лицу Марли стало ясно, что случилась очередная хрень. Роджер выхватил у нее записку, пробежал глазами, у него вырвалось что-то похожее на "гиппогрифа в душу драть", и он рванул в атриум, не оглядываясь. Маккиннон полагалось рвануть за ним.
Не то чтобы Роджер очень любил Эббота. По большому счету он того Эббота и не знал особо хорошо. Но нападение на одного из руководителей департамента правопорядка было циничным плевком в аврорскую душу, не говоря уже об общечеловеческом негодовании оттого, что на кого-то напали в его собственном доме, который вообще-то его крепость.
Над домом Эббота висел знак Пожирателей. В большинстве случаев это должно было означать, что нападающие уже ушли. Ну не дураки же они вешать метку, прежде чем ввязаться в драку, не зная, сколько она продлится? Времени у них было немало: пока известили аврорат, пока на вызов послали Роджера и Марлен, пока они выбрались из Министерства, откуда нельзя аппарировать... Тем не менее, Роджер остановился только на секунду, чтоб превентивно прикрыться с помощью Defendo, а потом сразу рванул в дом, и видимо, это была вина чрезмерного количества пирожков, что Марли успела его опередить.
В доме наблюдалось два - на первый взгляд два - Пожирателя, и в одном из них Роджер внезапно узнал человека, который совсем недавно его пытал. Вернее, узнал его маску, но ведь они не повторялись. От множества весьма интенсивных чувств к этому человеку у него перехватило горло и в лучших традициях боевиков захотелось страшным голосом заорать "Этот мой!" Роджер воздержался лишь потому, что не мог заведомо бросить на Марли второго, возможно, более сильного противника.
Который, кстати, тоже его пытал чуть позже.
Гамак уродов, твою мантию.
- Decisum.
Первое заклинание досталось тому, кого Роджер узнал первым и от которого натерпелся больше.
- Stupefy.

Отредактировано Roger Proudfoot (2015-02-14 11:54:51)

Между моментом, когда чувствуешь приближение противника, и первым заклинанием, летящим в твою сторону, обычно проходит не больше пары минут. Чаще всего даже меньше. Однако и этого времени вполне достаточно для того, чтобы сделать глубокий вдох и ощутить, как с молекулами кислорода по венам стремительно разносится адреналин. Пульс уже давно не учащается, и сердце бьется ровно. Никакого страха, никакого волнения, и всё чаще – никакого предвкушения. Годы постоянных стычек, крови и вспышек проклятий в каких-то жалких дюймах от лица сделали своё дело, и лишь только это ощущение, подобное природному инстинкту хищника, готовящегося броситься на жертву, осталось. Оно никуда не уходило, не становилось слабее, а потому именно в такие мгновения, когда до развязки оставалось совсем немного, вкус жизни ощущался особенно остро.
Для ясности можно представить, что в этот момент кто-то дергает за некий невидимый рычаг. Щелчок, и способность всех органов чувств усваивать информацию возрастает в несколько раз – детали, ещё тридцать секунд назад незаметные и незначительные, больше не ускользают, а, напротив, открываются с удивительной ясностью. Вот, например, у настенных часов сломана секундная стрелка, застыла между цифрами восемь и девять и, время от времени, подрагивает, точно осиновый лист на ветру. Ночью, кажется, был дождь – по карнизу мерно отстукивают ритм его капли, ещё изредка падающие с водосточного желоба. Пальцы Люциуса чуть сильнее сжимаются на полированном древке его волшебной палочки и, хотя лицо его скрыто маской, нетрудно заметить, как всё его внимание концентрируется на чернеющей пасти дверного проема. Лёгкий, едва уловимый шорох на лестнице, лишь отдаленно похожий на человеческий шаг – вот и они, гости, запоздавшие к началу представления.
Их всего двое на пороге этой комнаты – старинный знакомец Праудфут («Надо было его прикончить ещё в прошлый раз».) и с ним девчонка, чьё лицо было Рабастану смутно знакомо – то ли со школьных лет, то ли по министерским коридорам. И вдруг подумалось, что, наверное, не очень-то ценным сотрудником был ныне покойный мистер Эббот, раз Руфус Скримджер отправил ему на выручку аврора, в чьей профпригодности давно пора было усомниться, и милое глупенькое создание, решившее что начинать бой с неповоротливого и непрактичного Инкарцеро – хорошая идея. Лицо Стана неприятно кривиться под маской – мда, старина-Дурвард, будь он жив, определенно, имел бы право затаить на Отдел обеспечения магического правопорядка смертельную обиду.
«Ну, ничего, красавица, хорошеньким женщинам умом блистать вовсе не обязательно…» Палочка младшего Лестрейнджа уже указывает точно в солнечное сплетение напарницы Праудфута, и Стан с наслаждением выдыхает: – Reducto. Не успев ещё замолкнуть, замечает движение Роджера, и, взмахнув волшебной палочкой наотмашь, нарушает траекторию собственного заклинания. «Protego!» Оглушающие чары рассеиваются, ударившись о защитное поле, не причинив никакого вреда Рабастану. Но момент уже упущен. Девчонка невредима – только над её головой от потолка, в который угодил красноватый луч света из палочки Лестрейнджа, с отвратительным треском отваливаются куски отделки
– Дементор тебя в душу, Праудфут! – себе под нос шипит Лестрейндж и снова заносит палочку. Вот только заклинания произнести не успевает – его опережает Люциус. 
Мощная струя огня ярким светом озаряет комнату, слишком маленькую для боя с участием четверых. Жар ощущается моментально, и Рабастан чувствует, как на лбу под прохладным металлом маски выступают мелкие бусины пота. С этими двумя было весело, но пора заканчивать, если только ни у кого нет желания отведать на ужин чего-нибудь жареного.
Рабастан снова поворачивается к девушке. Делает несколько шагов в сторону от Малфоя, дабы больше не представлять с ним единую мишень. Улыбается, елейно и до тошноты учтиво, и плевать, что блондиночка этого не увидит. Глаза-то его, холодные, смеющиеся, она видеть может – Стан это знал наверняка. – Lacero! Отличное проклятие. Лестрейндж питал к нему особенную любовь. Правда, сегодня случай по-своему особенный – «всегда было любопытно посмотреть, как оно раскромсает симпатичную мордашку какой-нибудь юной леди».

Отредактировано Rabastan Lestrange (2015-03-01 23:45:13)

Нет ничего хуже, чем вчетвером драться в тесном пространстве.
Вчетвером, потому что Эббот в мероприятии не участвовал, а отдыхал на ковре, то ли мертвый, то ли без сознания. Роджер полагал, что мертвый, в конце концов, Пожирателей было двое на одного. Большое преимущество с учетом того, что они еще и аваду умеют.
Смерть одного из руководителей департамента была событием очень прискорбным. Роджер собирался очень расстроиться по этому поводу, как только выдастся свободная минутка. Но сейчас ему гораздо больше было интересно, почему нападавшие теперь не аппарируют. Решили еще и парочку авроров прихватить?
Марли метнулась влево, освобождая Роджеру место. Вот это было вовремя. Он отступил вправо, но недостаточно далеко, чтобы один из чертовых палачей по нему промазал. Струю огня поглотило заранее установленное Дефендо. Пожар устраивал Роджера только в том случае, если начнется за спиной у противника..
Зажигать лучше буду я.
Оба засранца решили, что сначала от стаи надо отбить слабого, и оба насели на Марли. Ну ладно, ей тоже щиты удавались неплохо, а Роджеру выпала отличная возможность атаковать, пока его никто не пытался обидеть.
Inflammare. Expelliarmus.
Первое заклинание направилось в подол широкой мантии тому, кто первым подал идею шашлыка в закрытом помещении. Второе - тому, кто решил доставать Марлен.

Отредактировано Roger Proudfoot (2015-03-08 21:34:39)